охотников, разведать. Они и донесли об том. Опять-таки колья они там ставили с наклоном к себе, как и на всем подоле, чтобы от стрел, летящих сверху с откоса защищаться.

Будимир примолк. Не мастер он был произносить длинные речи. Ратьша внимал, пока еще не понимая, куда клонит старый воин.

— Так вот, — собравшись с мыслями, продолжил Будимир. Колья наклонены от нас. Это то ж нам на руку. — Он снова примолк, но на этот раз молчал совсем чуть. — К чему я все это тебе говорю, Ратьша, — снова заговорил тясяцкий. — Этой ночью ты будешь прорываться из града на волю. Со всеми, кто захочет с тобой пойти.

При этих словах Великий князь, до того сидевший безучастно, вскинулся, впился полубезумным взглядом в Ратислава и почти крикнул:

— Ты возьмешь с собой сына моего — Андрея! Он последний, кто у меня остался. Он должен выжить, Ратьша! Должен выжить! И ты его спасешь! Слышишь!

Ратислав опустил глаза, уставившись в столешницу. Что-то плохо получалось у него спасение людей, понадеявшихся на его защиту — Федор, Евпраксия… Теперь Андрей?

— Ты слышишь меня, Ратьша? — голос Юрия Ингоревича как-то сразу ослабел и в нем послышалась уже просьба — не приказ.

— Слышу, княже, — отозвался Ратислав, оторвав взгляд от стола и посмотрев убитому горем господину в глаза. Сделаю все, что смогу.

— Сделай, Ратьша, сделай… — Великий князь перешел почти на шепот — видно последняя вспышка отняла у него и так невеликие силы. После этого он замолк, прикрыв в изнеможении глаза.

— Так вот, — поняв, что Юрий Иногоревич больше ничего не скажет, снова начал Будимир, — прорываться будешь не просто так, людством, а пустишь впереди скотину — быков да коров. И погонишь их прямо на татарские ворота. Думаю, навалившись, они должны будут их сломать. Гланое не дать скотине разбежаться до того. Хотя, это вряд ли: сразу за Подольскими вратами улица начинается — сплошь заборы по бокам — не разобрали их татары, так что и разбежаться-то ей особо некуда.

— Сколько там в Межградии той скотины? — спросил Ратислав.

— Много. Хватит для задуманного. Только надо ее правильно согнать — впереди быки, потом коровы.

— А с людьми что? Кто со мной пойдет?

— Все твои люди. Ну и те, кого сумеем наконь посадить — все какая-то защита для баб и детей, что с вами вырвутся. Еще смерды бездоспешные, от коих на стенах большого толку нет, горожане, что решат спасаться там на воле.

— А ты, княже? — обратился Ратислав, к так и сидящему с прикрытыми глазами Юрию Ингоревичу. — Ты идешь со мной?

Князь приоткрыл глаза, глянул куда-то сквозь Ратшу, ответил чуть слышно:

— Нет, воевода. Я остаюсь. Лягу рядом с женой, дочерьми, невесткой. С рязанцами уже мертвыми и пока живыми. Но ты должен спасти Андрея, — голос его потвердел, стал громче. — Помни об этом…

— Успеют ли выйти из города все, кто хочет? — спросил Ратислав уже у Будимира. — Сколько таких?

— Кто ж о том знает? — пожал плечами тысяцкий. — Людей по граду разослал, чтобы обсказать всем о том, что задумали. А сколько решит спытать судьбу — кто знает? Много, мыслю, таких, кто все еще надеется на стены…

— Ладно, сломаем ворота татарские. Пока они хватятся, наверное большая часть успеет перейти Оку. Там в лесах, конечно, татарам догнать нас будет не просто, но по следам все равно могут найти. В Заочье-то куда людству податься?

— Я дам проводников, — ответил Будимир. — Есть там в Заочье схроны, укроетесь. Те, кому повезет от татар оторваться. Больше сказать тебе нечего, воевода…

Глава 29

Подготовились к прорыву далеко за полночь. Пока набрали людей, годных к конному бою, пока подобрали для них коней, объясняли, что предстоит и что нужно будет делать, оповестили всех, собравшихся в Среднем граде и Кроме, время прошло немало. Когда конные пастухи, набранные из смердов, укрывшихся за городскими стенами, начали сгонять к Подольским воротам, назначенным для прорыва, крупную рогатую скотину, коей набралось изрядно, в стены Среднего града полетели первые камни из уже собранных татарами пороков, а не слишком глубокий ров, отделяющий его от Столичного града, был почти на половину засыпан, оставшимися в живых пригнанными сюда невольниками.

Рассвет пока даже не брезжил. Поднявшийся студеный ветер сдувал с откосов лощины, в которой сгрудилась ревущая, озябшая, некормленая скотина, поземку из искрящихся под кровавым светом факелов льдистых снежинок. Снежинки садились, не тая, на шкуры животных, покрывая их белыми попонами, выбеливали плащи и доспехи приготовившихся к прорыву воинов, сермягу смердов.

Наконец все было готово. Ревущие быки и коровы, встревоженно мыча, топтались у ворот, с тысячу человек из горожан и смердов, решивших попробовать вырваться из обреченного города столпились в лощине Межградья, навьюченные мешками с самым необходимым, многие с малыми детьми на руках. У Ратьши глядя на них, защемило сердце — скольким суждено добраться до заокских убежищ? Может вообще никому?

Он тряхнул головой, отгоняя черные мысли, оглядел конных воинов, с которыми предстояло прорываться. Таких набралось три с половиной сотни без малого. Из них три десятка его сакмогонов, полусотня монахов-воинов под предводительством Прозора, остальные набраны с бору по сосенке. А в личной свите Ратислава, кроме его меченош опять появились княжич Андрей с оставшимся в живых ближником Воеславом и хан Гунчак, решивший, если суждено умирать, то умереть на просторе, за стенами душного для него города.

Проводить идущих на прорыв подъехал сам Юрий Ингоревич с остатками своей свиты. Обнял сына, долго смотрел ему в глаза, сказал что-то тихо-тихо, выпустил из объятий, сгорбившись, подволакивая правую ногу, подошел к Ратьше, обнял и его, шепнул:

— Сохрани сына…

Оттолкнул, заковылял к коню, отстранив, кинувшихся помогать, сам забрался в седло, осмотрел все Межградие, махнул рукой: мол, начинайте, и погнал коня к воротам, ведущим в Кром. Оттуда из высокой угловой башни, обращенной к Оке, он собирался посмотреть, как пойдут дела у Ратислава.

Конные пастухи вооружились факелами и начали теснить скотину ближе к воротам, подпаливая ей бока бьющимся под ветром пламенем. Быки и коровы встревоженно заревели, выпуская пар из глоток в морозный воздух, сбились в тесную кучу, наперли на воротины. Засовы были заранее выдвинуты. Створки со скрипом выгнулись наружу, но не открылись — мешал наметенный снаружи, прихваченный морозом снег. Пастухи заголосили, засвистели, замолотили факелами по хребтам безвинной скотины. Быки и коровы шарахнулись от огня, начали вставать на дыбы, налезая друг на друга, рев оглушал. Воротины снова пронзительно заскрипели и начали расходится в стороны, открывая узкий пока проход.

В